Почему мы cовсем не понимаем слезы
Если вы еще не смотрели «Звездные войны», предупреждаем, что в тексте встречаются спойлеры и отсылки к кинофраншизе!
Прекрасный раздосадованный юноша хмурит брови над покрасневшими глазами, на которые наворачиваются слезы. Падший ангел с развевающейся на ветру копной волос — Люцифер в момент его изгнания из Рая. Сто пятьдесят лет спустя эту картину Александра Кабанеля почти дословно процитировал Джордж Лукас в третьем эпизоде «Звездных войн». Во время схватки на Мустафаре миф о падшем ангеле Энакине Скайуокере обрел окончание. Всплакнув от злобы, Энакин окончательно переметнулся на темную сторону и был низвержен в лаву — перерождаться в Дарта Вейдера, подобно тому, как Вельзевул обратился Люцифером. И у Энакина в «Звездных войнах», и у падшего ангела Кабанеля едва заметная слеза магнитом притягивает зрителя: антигерой плачет. Только вот ему совсем не грустно — напротив, он нечеловечески зол. Точно так же, как мы смеемся, когда совсем не смешно, мы зачастую плачем не от грусти или горя, а от счастья, ярости, боли и смеха. И несмотря на очевидную физиологичность слез, про их истоки мы до сих пор понимаем еще меньше, чем про природу смеха. О чем же и почему хнычет Скайуокер?
Искать причину слез можно по-разному. Можно с точки зрения физиолога: посмотреть, как устроена слезная железа, какие нервы ее активируют, какой секрет она выделяет и в каких случаях. Можно — с точки зрения эволюционного биолога: сравнить слезы разных животных и попытаться понять, когда, у кого и почему они появились. Можно посмотреть глазами нейробиолога: поискать в голове «центр слез» и проанализировать принципы его работы.
Физиология слез, увы, не слишком примечательна. Слезная железа состоит из двух частей: глазничной и вековой — и под контролем глазного, тройничного и лицевого нервов выделяет простенький секрет: 98 процентов воды и примерно 2 процента примесей — солей, белков и слизи. Но если выключить режим физиолога и включить взгляд эволюциониста, то простота заканчивается. Железы есть у всех наземных позвоночных, но слезы далеко не каждого легко разглядеть: они не льются ручьями, как у человека. И совсем не очевидно, почему в ходе эволюции одни животные оказались плаксами, а другие — нет. Ближе подобраться к ответу можно, если сравнить эти виды и классифицировать слезы, которые они проливают.
У животных три основных типа слез: базальные, рефлекторные и эмоциональные. Базальными слезами человек навзрыд плачет каждую секунду жизни: они помогают смачивать глаза, чтобы поверхность роговицы сохраняла необходимую гладкость, несмотря на постоянно шелушащийся эпителий. Впервые базальные слезы появились у амфибий — как приспособление к воздушной среде, и сохранились у рептилий, птиц и млекопитающих.
Второй тип, рефлекторные слезы, мы проливаем ситуативно, в ответ на раздражение. Когда Энакин Скайуокер жил на родной планете-пустыне Татуин, в его глаза наверняка то и дело задувало песчинки — в такие моменты появляются именно рефлекторные слезинки. Такими же слезами мы плачем и когда, например, режем лук — из-за воздействия химических веществ луковых, лакриматоров. Этот тип слез появился в эволюции наземных позвоночных чуть позже: рефлекторные слезы отсутствуют почти у всех земноводных и рептилий, но встречаются у птиц и млекопитающих.
А вот весомую часть «Мести ситхов» будущий Дарт Вейдер проливает третий тип слез — эмоциональные: то из-за чувства вины, то из-за предательства Совета джедаев, то из-за утраты надежды спасти любимого человекаТо есть он демонстрирует почти весь диапазон слез из классификации Катерины Сиенской, которая еще в 1378 году разделила психоэмоциональные слезы на слезы злобы (ненависти, зависти), страха наказания за грехи, невзгод, любви к людям и любви к Богу..
Из всего животного мира на психоэмоциональный плач способны только люди. Опросы специалистов, работающих с животными, от ветеринаров до смотрителей зоопарков, не выявили ни одного вида, который проливал бы эмоциональные слезы рутинно. И хотя крокодильи слезы, по некоторым наблюдениям, отражают страдания рептилий из-за физической боли, олени, кажется, плачут, потеряв рога, а горилла Коко, освоившая английский жестовый язык, однажды даже всплакнула из-за болезни знакомого ученого, эти единичные наблюдения пока не повлияли на устоявшийся консенсус, что эмоциональные слезы — исключительно человеческая черта. Надо заметить, этот вывод не первой свежести: еще в Европе эпохи Возрождения способность расплакаться была частью теста на человечность, и тех, кто не смог выдавить ни слезинки, признавали ведьмой или оборотнем. Хорошо, что этому тестированию не подвергали младенцев. До 6 недель они все поголовно были бы осуждены за одержимость нечистой силой.
Новорожденные дети не могут проронить ни слезинки и просто оглушительно кричат, призывают на помощь взрослых, чтобы их накормили, согрели или уберегли от опасности. Слезы появляются позже. По разным оценкам, в промежутке от 1,5 до 4–5 месяцев жизни дети начинают не только кричать, но и плакать.
Младенческий крик — и со слезами, и без — больше всего напоминает крики бедствия (distress call) или разлуки (separation call), которые издают детеныши почти всех млекопитающих при отлучении от мамы или другого опекуна. Плач считается своеобразной «звуковой пуповиной», которая позволяет поддерживать близость между беззащитным младенцем и его родителями после рождения.
В 1998 году появились целых четыре потенциальных гипотезы, объясняющие преимущества громогласных истерик у младенцев:
Звуковая природа детского плача выигрывает и у химических сигналов (в форме феромонов), и у визуальных. Он слышен на относительно больших расстояниях. Заметен и днем, и ночью, и при наличии вокруг укрытий, вроде густой растительности. К тому же, в отличие от феромонов, крик можно мгновенно включать и выключать, не оставляя следов.
Но к 3–4 годам дети почему-то отказываются от громогласного крика в пользу молчаливых слез — «безмолвного языка горя», как называл его Вольтер. От звука остаются только громкие всхлипывания.
Переход к безмолвному выражению горя может показаться бессмысленным проявлением эволюции, даже «случайным и бесцельным», как описывалВ работе «Выражение эмоций у человека и животных» («The Expression of Emotions», 1872). эмоциональные слезы Дарвин. Возможно, в том числе и это несколько презрительное отношение Дарвина к слезам обрекло их на почти полное отсутствие внимания — вплоть до 2010-х, когда в каплях соленого раствора ученые все же усмотрели и интерес, и эволюционный смысл.
При попытках разобраться в эволюции слез возникает множество вопросов. Почему эмоциональные слезы возникли только у людей, чем оказался так примечателен наш вид? Почему из всех вариантов визуальных сигналов естественный отбор оставил именно слезы? У кого впервые появились эмоциональные слезы: у младенцев или у взрослых? Наконец, какие функции слезы все-таки выполняют?
Первые версии происхождения эмоциональных слез появились только в 2009 и 2012 годах и относились к потенциальным механизмам возникновения слез у взрослых. Возможно, предком эмоциональных слез стали слезы рефлекторные? Ведь они появляются в ответ на раздражение, инфекцию или травму, заметны окружающим и в то же время вызывают четкую ассоциацию с дискомфортом и болью. Поэтому ученые предположили, что рефлекторные слезы взрослых стали первым типом социального плача, при котором появляется два участника: хнычущий страдалец и наблюдающий сострадалец.
Чуть позже появилась более простая и правдоподобная гипотеза: слезы возникли у малышей, а не взрослых — как побочный продукт крика. Когда у новорожденных сильно сокращались круговые мышцы глаз во время крика, это стимулировало чувствительные нервы и вызывало обильное выделение слезТот же механизм может быть задействован и при смехе до слез..
Но хотя детеныши других млекопитающих тоже истошно кричат, эмоциональных слез у них так и не появилось. Это противоречие можно объяснить неотенией: относительно других животных и приматов у человека очень длинное детство и, следовательно, очень длинный период беспомощности. Если все это время кричать что есть мочи, шансы прожить детство в безопасности, незамеченным хищниками или представителями конкурирующей группы, снижаются. Плач, в отличие от смеха, — маркер уязвимости, о которой не принято заявлять во весь голос, и это как раз могло спровоцировать переключение на визуальный, а не акустический стимул. Слезы — способ сообщить ближайшему окружению, что тебе нужна помощь, без лишнего шума, незаметно и адресно. В этой версии и переключение на безмолвные слезы именно в 3–4 года выглядит неслучайным. К этому моменту дети способны самостоятельно подходить к опекунам: «посмотри на меня, мне плохо, я плачу», а не кричать в надежде, что взрослые сами подойдут к нимБесслезный крик также приводит к обезвоживанию слизистых оболочек и делает их уязвимыми к воздействиям патогенов. Способность смачивать их слезами во время крика была признаком, способствующим выживанию..
Так что можно предположить, что слезы возникли у детей просто как побочный продукт крика бедствия или разлуки, а естественный отбор способствовал поддержанию слезного стимула — потому что человек отличается от других видов тем, что долго и беспомощно взрослеет. Правда, когда мы рано или поздно вырастаем, плакать почему-то не перестаем.
После достижения подросткового возраста люди все меньше плачут из-за физической боли, и, напротив, больше — из-за сочувствия другим, моральных дилемм или сентиментальных мультиков. На постоянно высоком уровне причин для слез остаются чувство бессилия и утраты — все то, что вызывает крики бедствия и разлуки и у младенцев, и у других млекопитающих. Впрочем, для слез могут быть и другие причины. Схожим со смехом образом, слезы стали социальным сигналом примирения во время стычек (подробнее про социальную роль и эволюцию смеха читайте в нашем тексте «Ничего смешного»).
Дети от года начинают выстраивать в группах социальную иерархию через серию эпизодов «согласования статуса» — нескольких попарных стычек со сверстниками с проявлением агрессивного или подчиненного поведения. Слезы затуманивают взгляд, поэтому плаксам, как правило, тяжелее продолжать борьбуСветовым мечом, например, со слезами на глазах не поразмахиваешь!. Плач в этом случае, по мнению социопсихологов и этологов, становится сигналом подчинения. При этом в этологических исследованиях слезы приравниваются к сигналам согласования статуса у животных: отведению взгляда, съеживанию и вздрагиванию.
Слезы проигравшей стороны выгодны всем участникам. Плачущий ослабляет агрессию соперника, послав сигнал о подчинении, и заодно сообщает сородичам, что ему нужна помощь и утешение. Оппонент, увидев слезы, прекращает агрессивное поведение, потому что его доминирование уже согласовано: продолжать гнуть свою агрессивную линию — вредно, ведь за проигравшего могут вступиться друзья.
Калибровка социального статуса происходит на протяжении всей жизни и, как правило, с посторонними. Поэтому предположение, что слезы — не только сигнал о помощи, но и сигнал подчинения, объясняет сохранение слез во взрослом возрасте и их воздействие на незнакомцев. Слезы Скайуокера и Люцифера — не столько слезы злости, сколько слезы проигранной стычки.
Вне зависимости от причины эмоциональных слез, будь то просьба о помощи или готовность подчиниться, они остаются уникальным качеством человека, «границей выразительности, недостижимой для животных», как писал о них философ Хельмут Плеснер. Но если для другой границы выразительности, натянутого смеха, удалось найти подтверждение — уникальный узор активации головного мозга, то с экспериментальным подтверждением схожей уникальности слез пока возникают проблемы.
В исследованиях на животных нейробиологи показали, что когда, например, обезьяна хочет закричать о том, что ей нужна помощь, включается центральное серое вещество в среднем мозге. Стимуляция этой структуры у животных приводит к характерному крику. Напротив, разрушение центрального серого вещества у обезьян вызывает снижение интенсивности плача или его полное устранение. К схожему эффекту приводит разрушение миндалины, одного из эмоциональных центров мозга.
Чтобы своевременно и уместно реагировать на чужие слезы, подключается и система зеркальных нейронов. В эксперименте, когда добровольцам (уже людям) показывали лица со слезами, ученые наблюдали подавление мю-ритма на ЭЭГ — характерную подпись активации зеркальных нейронов. Любопытно, что слезы счастья отзеркаливались лучше слез печали — по крайней мере, давали более выраженное подавление мю-ритма.
Наконец, еще одним возможным «центром плача» считают переднюю поясную кору головного мозга. Она, наряду с миндалиной, вспыхивает на фМРТ, когда доброволец пытается искусственно загнать себя в печаль. Но хотя в этих исследованиях добровольцы грустили, они не плакали.
Существует всего одно исследование, в котором активность мозга изучали не просто во время грусти, а именно при эмоциональных слезах. На крохотной выборке из 8 добровольцев ученые показали, что примерно за минуту до появления слез резко возрастает активность медиальной префронтальной коры. Но расшифровать эту активность не так просто. То ли активация коры вызывает слезы; то ли она связана с простым осознанием, что слезы вот-вот накатят, то ли отражает попытку сдержать эту эмоцию.
Еще одна подсказка о местоположении «центра слез», вероятно, кроется в исследованиях пациентов, страдающих патологической плаксивостью или, напротив, неспособностью проронить слезу. Так, при семейной дизавтаномии (она же синдром Райли — Дея) пациенты испытывают трудности со всеми тремя типами слез. И если дефицит базальных и рефлекторных слез можно объяснить нарушением в работе вегетативных центров нервной системы, то неспособность как следует расплакаться от горя может быть связана меньшим количеством веретенообразных нейронов в островковой коре у пациентов с синдромом Райли — Дея. Эта версия в меру правдоподобна по нескольким причинам: во-первых, веретенообразные нейроны и эмоциональный плач появились в процессе эволюции относительно недавно; во-вторых, у людей веретенообразных нейронов гораздо больше, чем у человекообразных обезьян; и наконец, именно этот тип нейронов вовлечен в эмпатию, социальные взаимодействия и самоконтроль у людей.
Но в равной же степени правдоподобности эта версия и спекулятивна. Как, впрочем, и вообще все, что мы думаем о слезах. Кажется, что в малочисленных исследованиях слез ученые ищут не совсем там и находят не совсем то.
Собрав результаты всех — пусть и немногочисленных, но и не единичных — исследований, мы в итоге все равно получаем довольно размытую и растекающуюся картину.
Активность мозга животных во время криков бедствия — может быть никак не связана с эмоциональными слезами, коль скоро мы придерживаемся мнения, что такие слезы проливают только люди. Исследование пациентов с нарушениями работы вегетативной нервной системы — тоже ничего не говорит о двухпроцентном растворе солей, белков и горя, ведь проблемы возникают не только с эмоциональными слезами, но и базальными, и рефлекторными. Изучение центров грусти в мозге — напрямую не объясняет, почему какие-то из эпизодов печали сопровождаются слезами, а какие-то нет. И даже когда удается в одном исследовании на людях собрать и эмоции, и слезы, получается плохо интерпретируемый результат: какая-то вспышка активности в коре, не поддающаяся однозначной трактовке.
Гипотезы эволюционного происхождения слез тоже имеют огрехи. Неотения нашего вида не полностью объясняет появление слез, ведь у некоторых приматов период детства тоже довольно длителен, от 2 до 6–8 лет. И почему-то слезы не появились как сигнал подчинения у других социальных видов с иерархией, например, у шимпанзе.
Однако, если оставить в стороне вопрос о происхождении слез, люди, по-видимому, все же единственный биологический вид, который обладает этим молчаливым социальным сигналом. Когда Император Галактики по-платоновски хохочет, а Энакин Скайуокер заливается слезами, и тот и другой — ищут социальной поддержки и маркируют свой статус в иерархии.