«Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы»

Некоторые дикие животные приспособились к соседству с людьми. Однако встреча c ними может закончиться плохо: обезьяны грабят туристов, медведи приходят в города за объедками из ресторанов и калечат горожан, птицы становятся причиной авиакатастроф. В книге «Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Галиной Бородиной, писательница Мэри Роуч рассказывает, как ученые ищут решения конфликтов, возникающих между человеком и дикой природой, и почему источником проблем нередко оказываются сами люди. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, в котором американцы взрывают ворон и других птиц, чтобы защитить уток и посевы.

Окей, бумер

Тщетные войны с птицами

Насколько я поняла из прессы тех времен, деятельность, известная как «подрыв ворон», достигла апогея 6 февраля 1953 года в окрестностях городка Эйса в штате Техас. Джо Браудер, «который терпеть не мог ворон», взял 70 килограммов динамита и разделил его так, чтобы хватило на 300 взрывных устройств. Затем он нашпиговал динамитом и осколками металла из местной литейной мастерской картонные гильзы, соединил их в цепь и развесил в зарослях карликового дуба у реки Бразос, куда птицы каждый вечер возвращались на ночлег. Число жертв ошеломляет: по одной из оценок, 50 000 ворон были убиты наповал в мгновение ока. 

Почему никто не сообщил властям? Потому что власти уже были на месте. В команду, которая днем, когда птицы улетели кормиться, развешивала на деревьях взрывные устройства, входил и местный охотинспектор. В том-то и состояло воронье преступление: они ели. Газеты того времени пестрят тревожными сообщениями: вороны — «черные летучие бандиты», «пернатые гангстеры», «грозное черное нашествие» — разоряют гнезда водоплавающих птиц, пожирая яйца и птенцов в таких количествах, что охотникам на уток скоро не на кого будет охотиться. Подрыв ворон, по сути, был природоохранной мерой, финансируемой из государственного бюджета. Кто руководил подрывом 250 000 ворон в Иллинойсе зимой 1935 года? Инспектор по охране природы Иллинойса. Кто ликвидировал 3000 ворон на присаде возле Копленда (штат Техас), потом полетел на природоохранную конференцию в Сент-Луисе и в следующую пятницу вернулся, чтобы взорвать присаду в Кридмуре? Глава Федерации дикой природы Техаса. 

Такой была обратная сторона усилий по сохранению природы в Америке тех времен. Свой нынешний смысл это понятие приобрело лишь в 1980-х годах. Диких животных и девственные леса берегли не ради них самих. Их берегли для охоты и рыболовства. Сельскохозяйственное — как и любое другое — освоение громадных участков нетронутых территорий запрещалось для того, чтобы охотникам и рыболовам всегда было на кого и где охотиться и рыбачить. Потому-то и уток защищали от ворон. 

Фермеров тоже выводили из себя пищевые привычки крупных стай. В 1952 году власти, отвечающие за сельское хозяйство, решили испробовать динамит. Денверская научно-исследовательская лаборатория дикой фауны провела серию «экспериментальных подрывов» в кущах деревьев у арканзасского болота длиной чуть больше полутора километров: сюда в конце длинного дня, проведенного за воровством , слетались на ночлег красноплечие трупиалы, граклы, скворцы и воловьи птицы. Целью исследования было сравнение экономической эффективности различных взрывчатых веществ и материалов: динамита и пентрита, свинцовой и стальной дроби, картонных посылочных туб, стаканчиков из-под мороженого и жестяных банок. Благодаря этому труду мы теперь знаем, например, что «среднее число поражения на одно взрывное устройство» для динамита и свинцовой дроби, упакованных в посылочную тубу, составляет 1820 птиц при «затратах на одну убитую птицу» менее цента. 

Чего эксперимент не показал, так это насколько уничтожение 1–2 процентов птиц огромной стаи помогает сократить фермерские убытки. Однако к тому времени такая оценка уже существовала — в виде данных, собранных за десяток лет подрыва ворон в Оклахоме. С 1934 по 1945 год там взорвали 127 вороньих присад — с целью «помешать разорению гнезд водоплавающих птиц и сократить ущерб, наносимый зерновым культурам», как писал заслуженный орнитолог Министерства сельского хозяйства США Ричард Долбер в главе, написанной им для книги «Экология и управление популяциями трупиалов (Icteridae) в Северной Америке». Оклахома избавилась от 3 800 000 ворон, но, как пишет Долбер, «данных, указывающих на то, что подрывы как-то повлияли на общую численность популяции, ущерб, наносимый сельскому хозяйству или на воспроизводство водоплавающих птиц, получено не было». 

Дело в том, что убивать диких животных с целью сократить причиняемый ими ущерб — это не просто жестоко, но и — если мы не имеем в виду окончательное истребление — бесполезно. Съездив в Национальный научно-исследовательский центр дикой природы, я целое утро провела в архиве за чтением расшифровок изустных историй (воспоминаний) людей, которые некогда здесь работали. Одна мне особенно запомнилась. Уэлдон Робинсон начал свой трудовой путь в качестве правительственного охотника за головами: он убивал койотов по три доллара за каждого. Вскоре он поступил на службу в Денверскую научно-исследовательскую лабораторию дикой природы, где быстро продвинулся по служебной лестнице. К 1963 году под его началом находилось уже целых четыре подразделения, в том числе отдел по борьбе с птицами, отдел по борьбе с хищниками и отдел по борьбе с грызунами — вредителями сельского хозяйства. Он, можно сказать, царил в сфере истребления нежелательного зверья. Пока в какой-то момент, как вспоминает Робинсон, на него не снизошло озарение относительно тех самых животных, чью численность агентство так долго и упорно старалось сократить: «Мать-природа приспосабливается». 

Робинсон наткнулся на феномен компенсаторного воспроизводства. Уничтожьте часть популяции — и уцелевшим достанется больше пищи. С помощью разнообразных биологических механизмов — сокращения сроков гестации, увеличения выводков, задержанной имплантации — сытая особь произведет больше потомства, чем та, что борется за жизнь или еле сводит концы с концами. В условиях пищевого изобилия и упитанные родители, и их раскормленный молодняк имеют больше шансов выжить и дать новое потомство. Койоты, например, в голодные годы приносят по три щенка в помете, а в годы пищевого изобилия — до восьми. Эти цифры приводит Майкл Коновер в специализированном издании под названием «Урегулирование конфликтов человека и диких животных». Коновер — бывший директор Института Дж. Х. Берримана, спонсирующего изучение методов разрешения конфликтов человека и диких животных (немалая часть из этих методов — смертельные). Коновер добавляет, что отстрел койотов обеспечивает территориями самцов, которые иначе не дали бы потомства. В итоге, чтобы снизить абсолютную численность койотов, необходимо ежегодно уничтожать как минимум 60 процентов популяции. 

Робинсон поделился в воспоминаниях своей коронной фразой, которой он описывал такое положение дел. «Рождаемость эффективнее смертности», — сказал он собеседнице. Эффектно, но маловразумительно. Та сменила тему. Но Робинсон не отступился. Я представляю, как он подался к ней, не вставая с кресла. «Рождаемость эффективней смертности», — повторил он. После чего его собеседница сообщила, что больше вопросов не имеет, и они принялись рассматривать старые фотографии, восхищаясь некогда пышной шевелюрой коллеги Робинсона по имени Джонсон Нефф. 

Читая расшифровки изустных историй, я наткнулась на упоминание, что размер стай зачастую завышали, чтобы получить из федерального бюджета побольше денег на борьбу с птицами. Глава центра по борьбе с птицами-вредителями рассказывал, как он оценивает размер стаи, пролетающей над его головой между двумя намеченными точками. Технику измерений не назовешь идеальной, сказал он, но это все-таки лучше, чем просто высасывать впечатляющую цифру из пальца, как делают в некоторых штатах. «“У нас тут двадцать миллионов птиц! Нам нужно больше денег!” [Цокает языком.] Да, и фермеры поступали так же. “У меня на полях двести тысяч птиц! Дайте больше!” [Цокает.]». 

К тому же совершенно неочевидно, что питающиеся рисом трупиалы наносят урожаю какой-то заметный урон. По оценке, сделанной в 1971 году в докладе, опубликованном Службой охраны рыбных ресурсов и дикой природы, усредненные потери на варьировались от половины риса — это четыре в объеме — до бушеля с лишним. Далее в документе говорится, что это даже меньше того, что, как правило, осыпается на землю, когда по полю движется уборочный комбайн (в этом случае потери составляют от 1,6 до 8 бушелей на акр).

Нужно учитывать кое-что еще: птицы предоставляют фермеру ценные услуги по борьбе с вредителями и сорняками. Исследовав содержимое почти 5000 желудков черных трупиалов, Фостер Элленборо Ласселлс Бил из Бюро биологического надзора (предшественник NWRC) высказался так: «Даже по содержимому желудка можно решительно утверждать, что красноплечий трупиал — полезная птица. Услуга, которую он оказывает уничтожением вредных насекомых и семян сорняков, сильно перевешивает ущерб от потребления зерна». Доклад подписал сам министр сельского хозяйства. Сегодня за такого рода информацией приходится обращаться к хозяйствам . (В альянс экоферм Wild Farm, например. Судя по содержимому желудка, «каждая острохохлая синица экономит производителям ореха пекан около 2900 долларов».)

Подрывы птиц вскоре прекратились, пишет Долбер в книге о трупиалах, «по различным очевидным причинам: трудозатраты, издержки, опасность, большой процент увечий… и неэффективность». Странно, однако, что отчет об эксперименте по подрыву присад в Арканзасе завершается одобрительным выводом. Результаты, как заявили исследователи Джонсон Нефф (Нефф! Тот самый, с волосами!) и Мортимер Брук Минли мл., указывают на «эффективность и экономическую выгоду подрывов присад». 

Неужели Минли и Нефф, как и Джо Браудер, просто ненавидели птиц, поедающих зерно? И/или обожали взрывать бомбы? Практика подрыва присад, по всей видимости, достигла пика популярности в годы после окончания Второй мировой войны. Я призадумалась, не стала ли она выражением какой-то неуемной жажды сражений, похмельного послевоенного патриотического рвения, которое искало себе новую цель. Некролог Минли отметает это предположение. Его воинские обязанности в годы Второй мировой заключались в реабилитации солдат путем единения с природой. «Он называл невероятной удачей возможность исполнить свой воинский долг, сопровождая солдат на прогулках, посвященных наблюдению за птицами». И Минли, и Нефф были уважаемыми орнитологами. 

Но как же тогда этот кроткий любитель птиц, автор «Естественной истории большого певуна-барсучка», дошел до подрыва трупиалов на арканзасских болотах? Тем же путем, осмелюсь я предположить, каким энтомологи опускаются до разработки инсектицидов, а биологи дикой природы — до уничтожения медведей. Спрос на таких специалистов невысок, и других рабочих мест для них попросту нет. Если ваша специализация — птицы, то борьба с ними — одна из немногих возможностей заработать на жизнь. 

Я не знаю, почему Минли и Нефф одобряли подрывы присад. Может, они не читали отчеты м-ра Била о содержимом желудков трупиалов или статью, посвященную посредственным результатам кампаний по подрыву вороньих присад в Оклахоме. Но похоже, что и документа, подготовленного Неффом и Минли, тоже никто не читал, потому что от бомб как средства борьбы с трупиалами вскорости отказались. 

В пользу химической войны. Пять лет спустя Нефф и Минли снова трудились в полях, разбрасывая обработанные стрихнином зерна вокруг присад трупиалов и воловьих птиц. Оба вида, писал Долбер, «как правило, избегали приманок». Хотя, может, они просто избегали Джонсона Неффа и Мортимера Брука Минли.

Подробнее читайте:
Роуч М. Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы / Мэри Роуч ; Пер. с англ. [Галины Бородиной] — М. : Альпина нон-фикшн, 2025. — 344 с.