«Ревность о Севере: Прожектерское предпринимательство и изобретение Северного морского пути в Российской империи»
Почему предпринимателей интересовала печорская древесина
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
В середине XIX века небольшая группа предпринимателей загорелась идеей освоения природных богатств северных владений России. Они вложили огромные средства в разведывательные экспедиции, а затем попыталась найти поддержку у правительства и общественности. В книге «Ревность о Севере: Прожектерское предпринимательство и изобретение Северного морского пути в Российской империи» (издательство «НЛО») историк Михаил Агапов рассказывает об амбициозных проектах и их авторах, которые предложили протекционистскую государственно-корпоративную модель развития северных окраин. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом о том, как добыче леса мешала природа и бюрократия.
«Глаз видит, да зуб неймет»: заготовка леса в Печорском крае
По данным Лесного департамента, в Печорском крае имелось 16 500 000 десятин нетронутого леса, дающего ежегодный прирост до 744 000 большемерных дерев. В описании Печорского края, составленном штабс-капитаном Боровским в 1853 году по поручению Министерства государственных имуществ, сообщались следующие сведения:
Средний запас на 1 десятине может быть принят дерев достаточных корабельных размеров, годных — 6; и перестойных или фаутных — 6; и дерев приспевающих и на впредь благонадежных — 10. Всего в разных местностях по течениям 50 рек и речек дерев корабельных размеров ныне годных — миллион, и фаутных, перестойных, годных разве на вырубку мелких частей — миллион же Там же. Д. 199. Л. 57–57 об. Фаутное (от англ. fault — дефект) дерево — это дерево с наличием пороков ствола (фаутов): дупел, ошмыгов, сухобокости, трещин, отлубов, наплывов древесины, механических повреждений, повреждений гнилями и иными грибными болезнями (пузырчатая ржавчина) и т. п. Фаутное дерево // Энциклопедия лесного хозяйства: В 2 т. Т. 2 / Гл. ред. С. А. Родин. М., 2006. С. 336. Вплоть до начала 1860-х годов Министерство государственных имуществ не располагало точной описью лесов Северного края. Историческое обозрение пятидесятилетней деятельности министерства государственных имуществ. 1837–1887. Т. 3. СПб., 1888. С. 48.
Иначе говоря, половина печорских лесов признавалась специалистами не удовлетворяющей требованиям кораблестроения. Посетивший в 1857 году Печорский край известный географ И. Ф. Штукенберг посчитал всю местную лиственницу фаутной и негодной «ни для кораблестроения, ни для другой какой-либо надобности». Однако учредители Печорско-Обской компании не соглашались с такими оценками качества печорской древесины. По их мнению, даже если значительную часть печорских лесов и составляли фаутные деревья, то количество остальных, пригодных для кораблестроения, все равно было более чем достаточным с точки зрения целей предприятия. Так, по оценкам В. Н. Латкина, основной массив печорских лесов, произрастающих на территории Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии и Мезенского уезда Архангельской губернии, составлял до 36 000 000 десятин,
но положим, что оказалось бы всего только сотая часть, то есть 360 тонн десятин хороших лесов в местах, доступных для вырубки и сплава. Разделяя вырубку этих 360 тонн десятин на 50 лет, в которые может подрасти молодой лес, и предоставляя на вырубку 7,200 десятин в год, с тем, что на каждый вырублено будет по 50 дерев, из которых было бы годных для приготовления досок 100 бревен, то и тогда отпуск лесов можно бы довести до 700 тонн бревен. Заготовление и сплав их доставили бы много выгод бедным обитателям этого края, а с этим вместе здесь развились бы и другие промыслы. Если же — и что всего вероятнее — лесов годных откроется из 36 миллионов десятин пятидесятая часть, то есть 720 тонн десятин, то какие огромные выгоды представляет этот, теперь дикий край, на пользование в будущем, и сколько источников доходов может быть открыто в нем, когда проникнет сюда промышленность, когда проложит она пути свои через болотные дебри и откроет плавание по широким рекам этих пустынь!
По сравнению с другими задачами заготовка леса казалась наименее сложной. Воображение компаньонов рисовало самые радужные картины: неисчислимые природные богатства можно было просто взять и превратить в деньги. Однако чем больше они втягивались в лесозаготовительные работы, тем с большим числом трудностей сталкивались. Очень скоро выяснилось, что представляющие для Печорско-Обской компании главный интерес толстоствольные сосновые леса «растут большею частью в значительном расстоянии от рек на боровых местах. Доставка таковых лесов по рекам должна быть сопряжена с большими трудностями». Много лет спустя, подводя итоги своей предпринимательской деятельности в Северном крае, П. И. Крузенштерн писал о местных лесных богатствах: «Про Печорский край можно сказать: глаз видит, да зуб неймет». Действительно, летом 1855 — осенью 1856 года, когда по Высочайшему дозволению П. И. Крузенштерн «в виде опыта» вырубил на притоках Средней Печоры 1200 и на притоках Верхней Печоры 1300 лиственничных деревьев, он не смог доставить их даже на главное русло реки. Оказалось, что «притоки реки Печоры требуют значительных издержек для очистки их от валежника», лишь несколько плотов удалось «спустить не более как на 100 верст».
Не менее сложным препятствием были бюрократические буреломы. Они возникали из-за столкновения сложившихся еще в XVIII веке двух противоположных подходов к лесным ресурсам страны — охранительного (сберегающего) и коммерческого (добывающего). Дефицит леса вблизи верфей порождал государственные меры, направленные на строгий учет и защиту лесов, но в то же время экспортная торговля древесиной приносила казне существенную прибыль. Лесопромышленники часто оказывались главными жертвами этой непростой дилеммы. В 1850–1860-х годах на умонастроения чиновников Министерства государственных имуществ большое влияние оказывал утвердившийся в немецкой науке о лесном хозяйстве величайший страх перед «умиранием лесов» (Waldsterben). Вслед за европейскими лесными специалистами прошедшие у них выучку российские лесоводы обвиняли частных собственников в безответственной вырубке лесов, которая могла привести к исчезновению лесов во всей стране, как это уже произошло во Франции и Германии. При этом нагнетание страха по поводу исчезновения лесов в России не опиралось на какие-либо статистические данные, но «было важным риторическим ходом в попытке установить власть лесоводов и государства и заставить российских помещиков, владевших лесами, использовать их разумно». Эта административная озабоченность была характерна и для тех мест, где помещиков не было. Так, оберегая природные ресурсы от «истребления», Архангельская палата Министерства государственных имуществ крайне неохотно выдавала разрешения на вырубки (билеты) в лесах Северного края. Казна стремилась поставить на учет буквально каждое дерево. В то время как большинство экспертов Лесного департамента Министерства государственных имуществ сходились в том, что частная вырубка ведет к массовому уничтожению лесов империи, «ревнители Севера» утверждали, что на Печоре «ныне в один пожар, которые часто случаются, истребляется более леса, чем в 25-летний срок оный мог бы быть истреблен с тройным числом рабочих сил» 2 РГА ВМФ. Ф. 14. Оп. 1. Д. 493. Л. 25. Яркую картину лесных пожаров в Печорском крае, их причин и последствий изобразил В. Н. Латкин: «Здесь не проходит года без лесных пожаров; тушить же их нет никакой возможности, по обширности лесов и часто по отдаленности от поселений. Пожары часто происходят от молнии, от огня, разлагаемого звероловами, от выжигания новин без надлежащей предосторожности и тому подобного. Страшно смотреть па хвойный лес, когда он горит: пламя волнами хлещет от одной сосны, или ели, на другую, быстро перебегает по хвое, обвивает разом смолистую кору деревьев и стремится все дальше и дальше, останавливаясь только на рубеж леса, или сдерживаясь проливным дождем. Бывает, что пожары продолжаются неделю, две и больше. В то время дым на несколько десятков верст, как темная туча, заслоняет горизонт. С гибелью лесов гибнут нередко и звери, их обитатели. В 1841 году было необыкновенно жаркое лето и пожары повторялись часто; тогда даже в Устьсысольске, центре населения этого края, в продолжении нескольких дней дым до того сгустился, что на небольшом расстоянии нельзя было различать предметы. В один день (кажется, 30 августа), среди полдня, было так темно, как в сумерки; люди едва не задыхались; но пошел дождь — и пожар погас. Можно ли исчислить, сколько истреблено и истребляется лесов такими пожарами? При обозрении лесов на Печоре и Вычегде часто находил я пространные боры с посохшим крупным лесом; там вековые деревья сгнивают без употребления и пепелища зарастают кустарником; несмотря на эти опустошения, лесов все еще много, особенно по берегам Вычегды, Печоры и рек, в них впадающих». Латкин В. Н. Дневник. С. 72–73. Отметим, что сибирские авторы, горячо поддерживавшие инициативы П. И. Крузенштерна и В. Н. Латкина по освоению природных ресурсов Печорского и Обского бассейнов, в свою очередь много писали о порче сибирских лесов, но при этом значительную долю ответственности за лесные пожары возлагали на «инородцев», то есть коренное население Обского Севера: «Грубый инородец, привыкший заботиться только о себе и вовсе не понимающий важности, какую может иметь со временем для местных жителей лесопромышленность, спокойно зажигает среди леса большой костер, чтобы согреть свои оледеневшие члены, и после оставляет огонь, нисколько не думая о том, что пламя может распространиться по лесу. Спросите инородца о причине лесных пожаров, и он вам обыкновенно укажет на молнию или скажет, что лес загорается от трения одного дерева об другое во время бури, но никогда не осудит своей неосторожности и беспечности в этом отношении». Несколько слов о значении предполагаемого соединения Оби с Печорою для лесопромышленности нашей страны и края Печорского // Тобольские губернские ведомости. 1857. № 31. Часть неофициальная. С. 308.
Сто лет спустя статистические исследования советского историка М. А. Цветкова доказали правоту позиции В. Н. Латкина — П. И. Крузенштерна: никакого истребления казенных лесов в рассматриваемый период не происходило Цветков М. А. Изменение лесистости Европейской России с конца XVII столетия по 1914 год. М., 1957. Более того, «лесной фонд наиболее лесистых районов подвергся наименьшим сокращениям. В частности, в северных губерниях — Архангельской, Вологодской, Олонецкой к 1915 году сохранилось от первоначальной площади лесов 91,8 процента». Там же. С. 132.
Когда весной 1857 года П. И. Крузенштерн обратился в Лесной департамент Министерства государственных имуществ с просьбой «дозволить ему на основе Высочайшего повеления порубку и сплав 500 сосновых дерев и 50 лиственничных дерев, ибо сосновые деревья своей удельной тяжестью могут значительно облегчить лиственничные плоты, из которых некоторые сплавленные в прошлом году в Лебяжий хур (приток Печоры) уже совсем затонули [тогда как] река Печора в разных местах имеет большие переборы [устар. — перекаты] и в таких местах каждый дюйм большой глубины плота может надолго остановить операцию сплава», Лесной департамент удовлетворил его просьбу, но поручил Вологодской палате государственных имуществ пристально следить за тем, «чтобы не было вырублено больше деревьев и других пород, и чтобы как эти 500, так и ранее заготовленные 2500 лиственничных дерев не были употреблены Крузенштерном на его собственные [то есть помимо сооружения сплавных плотов] надобности». Совсем скоро, улучив агентов П. И. Крузенштерна в нарушениях, «местные начальники» наложили решительный запрет на дальнейшее проведение «лесной операции». Обращение П. И. Крузенштерна за защитой к управляющему Министерством государственных имуществ Д. П. Хрущеву не возымело действия. Министерство приняло сторону своих подчиненных, лишив П. И. Крузенштерна, по его словам, «всех выгод начатой с Высочайшего разрешения операции».
Подробнее читайте:
Агапов, М. Ревность о Севере: Прожектерское предпринимательство и изобретение Северного морского пути в Российской империи / Михаил Агапов. — М.: Новое литературное обозрение, 2025. — 560 с.: ил. (Серия Historia Rossica)